UNBELIEVABLE.SU
Приведения/полтергейст

Войны

Загадочные и интересные места/открытия

Загадки прошлого

Сокровища и пираты

Загадки животного мира

Личности/народы

Катастрофы

Праздники и обычаи

Религия/Вера

Искусство

Медицина

Высокие технологии

НЛО/пришельцы

Загадки космоса

Истина


Реклама:
Поделиться с друзьями:

Беседа с художником Юрием Сергеевым.

Беседа с художником Юрием Сергеевым.Перемещение в другие эпохи мы всегда связываем с возможностями какой-нибудь фантастической машины времени. Но вдумайтесь: ведь сам человек и есть машина времени. Кто в своей жизни не испытал, как убыстряется и замедляется время в критических ситуациях жизни? И кому не доводилось хоть раз в жизни, резонируя с душой художника, переноситься всеми своими чувствами в иные исторические эпохи при созерцании его картин?
Такие мысли приходят на ум, когда глядишь на картины Юрия Сергеева, ученика Ильи Глазунова. Казалось бы, допетровская Русь такая далёкая от нас эпоха, а вот, поди ж ты, волнует, как будто что-то наше глубоко личное скрыто в этих полотнах. И пока смотришь на них, это тайное, личное теплится в тебе и не отпускает от себя...

Потаённые истоки творчества Юрия Алексеевича, как и у других художников, пребывают в детстве, в селе Красном рядом с городом Юрьевом-Польским Владимирской области.
— В деревне своя гармония,— говорит Юрий Сергеев.— Недаром Ушинский мечтал все высшие учебные заведения перевести в деревню. Природа ставит восприятие, формирует вкус. Видишь, как красиво солнышко заходит, туман поднимается, очарование леса... А что видит художник из окна квартиры, живя в Москве? Серый асфальт, коробки домов, чахлые деревья. На Западе, конечно, стараются вносить красоту в городской пейзаж, но эта красота искусственная. Настоящая гармония только в провинции. Если она, конечно, не изуродована коровниками, МТС, зданиями сельсовета или райкома — бетонными сооружениями, способными испортить любой деревенский пейзаж... Почитайте письма Репина или Мусоргского, как они путешествовали по деревням... Когда, скажем, идёшь, а за пролеском виднеется хуторок, а потом по мере приближения поднимается какая-то церквушка... Или за красивым полем раскрывается вдруг панорама всего села, взобравшегося на горку. Сёла ведь зачастую строились на горке. А храмы... В Юрьеве-Польском их было целых двенадцать (осталось семь), а главная жемчужина — Георгиевский собор XII века. Иначе говоря, в деревне всё гармонично. Природа рядом, и человек невольно берёт с неё пример...
— А в чём, по-вашему, гармония деревни?
— Это когда все искусственные материалы — бетон, железо, стекло — искусно спрятаны, замаскированы. Если этого нет, то пространство становится жёстким, — недаром городская квартира в архитектуре одно время называлась машиной для жилья. В Германии, например, если какая-то сельская ферма портит общий ландшафт, её загораживают декоративными стенами...
Прожив в деревне до 25 лет, Сергеев и сейчас пишет картины только на природе. В Москве, по его словам, это невозможно: нет натуры.
Но природа природой, а как возник интерес к отечественной истории, причём к допетровской Руси? Не к эпохальным событиям, потрясавшим государство, а к частной жизни? Ведь масштабно-исторической можно назвать только одну его картину — «Пир Ивана Грозного в Александровской слободе» (дипломная работа в Суриковском институте), в меньшей степени — картину «Русь языческая. Праздник урожая». Все остальные работы небольшие, камерные, с одним или несколькими героями: «Волхв», «Гадание на свечах в святки», «Святочный вечерок», «Одевание невесты», «У гадалки», «Боярыня», «Бабушкины наряды», «Крестины», «Старые письма»...
— Мне с детства,— вспоминает художник,— нравились рассказы бабушки про старое село, как люди жили, как одевались, исполняли обряды. Может быть, поэтому я полюбил потом экскурсии в музеи. То, что узнавал о каждой вещи, пробуждало фантазию, хотелось узнать что-то ещё и ещё. И я в детстве думал, когда уже начал рисовать, что если всё, что мне открывается, то историческое, что представляется в моём воображении, нарисовать, то история станет живой и другие тоже увидят, как и я.
— Сколько талантов не раскрывается, когда нет у человека цели. Ведь зачастую бывает так, что способности есть, а желания учиться нет.
— Меня не надо было подстёгивать, заставлять учиться, чтобы развивать способности,— говорит Сергеев.— Я фанат по природе, то есть когда из тебя выплёскивается твоё предназначение, то тут почти ничего от тебя не зависит, ты не можешь с собой справиться. Я и сейчас, закончив одну картину, начинаю вынашивать следующую, как бы болею ею, и тут ничего не поделаешь...
После художественного училища он несколько лет работал художником-оформителем и только в 27 лет подал документы в Суриковский институт. Поздновато? Но задумываемся ли мы о том, насколько угадываем повороты собственной судьбы, чтобы в нужную точку прибыть вовремя? Это точное попадание, которое не только экономит годы жизни, но и вообще определяет судьбу, наверное, зависит от осознанности наших желаний.
И тогда не важно, сколько времени мы тратим, чтобы понять себя. Вот и считайте, повезло Юрию Сергееву или заслужил он это, но только в институте он попал на курс к Илье Сергеевичу Глазунову — о чём многие художники могут только мечтать. Вначале всем своим студентам Глазунов устраивает встряску, то есть выясняет, зачем молодой человек берёт в руки кисть. И, если цели нет, отказывается от такого студента. Потому что встряска эта так или иначе проясняет всё неясное. Или отсекает от высокого искусства, избавляя от мучительных усилий тянуться до уровня, который не по тебе; или озаряет осознанием своей высокой миссии, давая силы для долгого, тернистого пути к совершенству — с самозабвенным трудом, жертвами, творческими тупиками и ошибками. И миссия эта — как монашество, своего рода послушание, постриг, отречение от обыденного ради высокого.
Картина Юрия Сергеева - Мысли о вечном
Картина Юрия Сергеева "Мысли о вечном".

Но даже избранные не все выдерживают. Зато для ставших на этот путь Глазунов не жалеет ни своего драгоценного времени, ни сил, ни средств. Потому что мало, по его мнению, обладать талантом и знать, что ты хочешь писать; важно глубоко проникнуть в свою тему, прочувствовать её сердцем, вобрать её в себя так, чтобы она в тебе жила, дышала, смеялась и плакала. И не важно, что этому поможет: книги ли, архивные документы, экспонаты музея, впечатления при раскопках, общение с историками, археологами, искусствоведами. Важно, чтобы всё это вдруг вошло в душу художника, ожило, зажило в ней своей потаённой жизнью. И тогда он уже не сможет не писать.
Я выбрал то, что мне было близко, ведь я с детства слышал древнерусские слова, диалекты, видел обряды, ремёсла, обычаи,— всё то, что в деревне передаётся из рук в руки, из уст в уста на протяжении столетий, а может, и тысячелетий. И у меня всегда был вопрос: а что было раньше: ещё дальше, в глубине истории? И я понял, что именно это мне и надо рисовать — традиции, обряды, быт моего народа. Его можно измельчить, а можно и поднять до высокого реализма. И мне это легко, потому что я люблю его и знаю до мельчайших подробностей...
— То есть эти подробности и сейчас растворены в деревенском быте в отличие от городского, который их ломает?
— Вот именно — растворены! А значит, понятны каждому, ведь вся Россия ещё сравнительно недавно, до Петра, была деревенской. Да и сейчас каждый, кто живёт или жил в деревне,— неосознанный носитель этой отечественной культуры, большей частью уже не сохранившейся в документах и литературе. И для меня было важно собрать это утраченное в одно целое, зримое — картину или серию картин. Тогда наш российский зритель, придя на выставку, смотрит и вдруг чувствует: да, я это знаю, мне это знакомо! Пробуждать эту утрачиваемую национальную культуру в нашем русском человеке важно для меня.
Позже, бывая в других странах — Германии, Словакии, Израиле, Италии,— я сравнивал и видел: у них нет того, чем мы можем гордиться. У нас есть наше национальное, русское. Значит, я правильно поставил себе цель — своими картинами показывать, что мы собой представляем как русский народ. Не агитировать, не убеждать, а именно показывать то, что у нас прекрасно, сильно, значительно. Чтобы этим можно было любоваться и гордиться, как я этим любуюсь и горжусь...
— Поэтому ваша первая картина «Старые письма»?
— Это традиция, к которой я хотел привлечь внимание. Ведь люди раньше писали дневники, где-то до 60-х годов, сейчас никто уже почти не пишет. Да и письма мы теперь друг другу пишем редко. Все эти добрые традиции уходят, так же, как посещение кладбища, где похоронены родные, поминовение их в день их смерти, день их рождения, день их ангела. Мы теперь храним только то, что нам может пригодиться, что-то утилитарное, полезное. Недавно слышал разговор: если не пользуешься хотя бы раз в год, выкинь, не жалей. Но всё равно ведь вещь что-то несёт, какие-то сведения; даже не общаясь с нами, она продолжает жить своей потаённой жизнью, правда ведь? Выкинешь, и что-то нарушится, чего-то будет не хватать в доме. Я имею в виду реликвии семьи, которые раньше всегда хранились: детский значок, медаль отца, похоронка брата... Наконец, есть тайные вещи у каждого, которые мы никому не показываем,— какие-то письма, сувениры. И всё это тоже бережно хранилось. А сейчас у меня немало знакомых, которые, получив письмо, вскоре его выбрасывают. Это тоже становится традицией. То есть на смену традиции хранить пришла традиция выбрасывать. А о том, что мы выбрасываем с ненужными вещами и бумагами свою память, никто не думает. Картина «Старые письма» была таким напоминанием.
Картина Юрия Сергеева - Волхв. Русь Языческая
Картина Юрия Сергеева "Волхв. Русь языческая."

— А что было следующей вехой?
— А потом я начал изучать дохристианскую культуру, причём из глубины, с первоисточников. Открыл для себя историков, которые не зависели от нашей цензуры, декадентов. Это Сергей Парамонов с его книгой «Откуда ты, Русь?», больше известный под псевдонимом Сергей Лесной (за это его в своё время выгоняли из университета). Это Юрий Миролюбов, переписавший всю Велесову книгу. Это редчайшие книги, которых не найти даже в крупных библиотеках, их мне давал Илья Сергеевич Глазунов.
— И что в этих трудах перевернуло ваше представление о дохристианской Руси?
— Нас учили, что до принятия христианства славяне были дикарями, жили чуть ли не в пещерах и не знали грамоты. А ведь у нас была своя письменность ещё до Кирилла и Мефодия. Есть историческая справка, что еще до приезда Кирилла и Мефодия в Моравию в 863 году у нас Библия уже была переведена на славянский язык. Сохранилась также новгородская береста дохристианского периода с текстом, в котором парень приглашает девушку на свидание. И это был язык, не похожий на кириллицу. Значит, грамота была не уделом избранных, а вполне распространённым явлением. И если заглянуть в нашу славянскую мифологию, то там нет таких зверств, как в древнеримской, где боги Аполлон и Артемида расстреливают из луков детей и их мать только за то, что она сказала богине Латоне, матери Аполлона и Артемиды: «Мои дети лучше».
А поскольку дохристианская культура никуда не ушла, поскольку она осталась в наших забавах, песнях, былинах, сказках, преданиях, я решил каждому месяцу и каждому славянскому празднику посвящать свой цикл картин. Пока вот застрял на серии «Рождество», потому что тут масса интересного для меня, родившегося в деревне и привыкшего всматриваться в природу.
Теперь я вижу, насколько тесно были связаны с ней наши предки, как глубоко изучили все её причуды.
А потом я написал «Праздник урожая». Меня иногда спрашивают: почему она получилась вся такая золотая? А я отвечаю, что мне важно было изобразить цветом дух той эпохи, чтобы зритель попал не в XVIII и не в XVI века, а в IX или даже в VI. Как передать такую архаическую древность? Сделаешь фон светло-голубым — получится время суворовских походов. Если красным — век Ивана Грозного, когда и бояре, и стрельцы, и думные приказные дьяки, и сам царь ходили в красных и клюквенных кафтанах. Если бело-золотым — будет пир князя Владимира Красное Солнышко — киевская княжеская Русь. А мне хотелось показать Русь народную и как дань прошлому, той культуре — демонизм, культовый фон всех обрядов. Хотя, конечно, праздник есть праздник, с весельем, танцами, хороводами, с кострами, с песнями.
— А не было ли у вас замысла рядом со своими картинами давать текст объясняющий происхождение? Вы же из всех своих открытий, почерпнутых в библиотеках и архивах, не всё можете перенести на полотно. На этой же картине «Праздник урожая» так много всего, требующего расшифровки. Скажем, вот старик с двумя ложками в руках и в белой расписной рубахе с широченными рукавами... Если ложки ещё понятно, это музыкант-ложечник, то почему такие рукава? Зачем на шее висит сумка, когда можно положить её рядом? Почему у девушки в центре рукава такие длинные? Какую роль в этом празднике играет медведь?
— Вы правы, возле исторических картин непременно нужен пояснительный текст: сюжет, детали. Иногда такой текст в наших музеях есть, но короткий. С одной стороны, это можно объяснить тем, что слишком пристальный интерес к истории был у нас не выгоден идеологам — заинтересовавшись, люди полезут в архивы, начнут копать и наверняка выкопают нечто, не укладывающееся в рамки классовой теории. А с другой стороны — не хватает информации. Как ни странно, но по греческой мифологии у нас накоплено знаний во много раз больше, чем по нашей национальной, старославянской. В каждом крупном городе в музее искусств у нас есть греческие залы с Аполлонами и Афродитами, но нигде нет зала славянской мифологии. Нет ни одной скульптуры, как будто в 988 году их вместе с Перуном утопили раз и навсегда. Картин на эту тему единицы. Где же помещать пояснительные тексты и тем более продолжать эту традицию. Может, начало этой традиции положить с моих картин? Я обязательно сделаю такие пояснительные таблички к очередной своей выставке.
— Если вы последовательно будете осваивать все наши народные праздники, значит, следующий цикл «Масленица»? А потом?
— Потом после «Масленицы» мне хотелось бы написать «Зелёные святки», то есть Троицын день, когда девушки ходили гадать в зелёную рощу к священному дубу. Наши предки вообще шли в лес, чтобы отблагодарить его, умилостивить, чтобы он и на следующий год одарил грибами и ягодами. Обращались к деревьям, как к живым существам: «Любимая роща, одень меня, укрой меня!» С ритуалами, хороводами, танцами, песнями. Уважительно, строго, целомудренно... Поэтому я не согласен с Тарковским, который в своём фильме «Андрей Рублёв» показал ночь на Ивана Купалу как этакую вакханалию, когда любой мужчина мог овладеть любой девушкой — случайно, без всяких обязательств. Такого быть не могло. Ни в одной деревне не найти родителей, которые отпустили бы дочь на поругание. Если вспомнить наши былины, то там не встретишь никакого разгула, наоборот, верность, целомудрие превозносились, а посягательства наказывались. Так же повесть о купце Калашникове... Опозорившимся девушкам мазали ворота дёгтем. А мужчины, защищая поруганную честь, жертвовали жизнью. Таковы были нравы...
— Как же определить художнику, что рисовать?
— По моему убеждению, картину нельзя выдумать из головы, сконструировать с расчётом на успех, подделываясь под диктат моды. Рано или поздно это приводит к творческому краху, бесплодию. Настоящая картина приходит к мастеру из глубины подсознания — как божественное откровение, жаждущее воплотиться в красоте, соразмерности, вечности. Удастся ли художнику запечатлеть видение на холсте так, чтобы зрители стали как бы соучастниками акта созидания, вошли в пространство и время полотна? Вот роковой вопрос. Классики — это те, кому удалось. Их шедевры, дошедшие до нас — свидетельства не только безусловного дарования, но и драматизма исторического пути народа, его судьбы.
Искусство у нас в России переживает сегодня не лучшие времена. Но вот что замечательно: именно сейчас стала заметна любовь народа к реалистической живописи, особенно к тем полотнам, где воспроизводится история родной земли. Люди вглядываются в лица своих предков, как бы ища ответа на сложнейшие вопросы бытия. Нет, это не тоска по прошлому, по расхожим приметам быта, столь любезным, например, заезжим иностранцам. Людей, стоящих у исторических полотен, привлекает к себе русский стиль — родовой знак нашей национальной всеобщности, нашего единства. Русский стиль, неподвластный эрзацам псевдокультуры. Русский стиль, растворённый в наших березняках, храмах, погостах, ручьях, облаках — во всей нашей Светлой и Святой Руси. Россия — страна загадочная, умом не познаваемая. Наши пращуры передали нам в наследство бесценные сокровища культуры. К несчастью, многое было промотано, разворовано, увезено за границу. Многое, да не всё. Музеи, храмы, монастыри, библиотеки и доныне приводят нас в изумление горами злата-серебра, сверканием самоцветов. Хранить и приумножать эти сокровища, разъяснять идущим за нами поколениям самобытность культуры Древней Руси, не дать народу задохнуться в тисках массовой культуры — вот задача художника. Ибо лишь художник, равно как и поэт, музыкант, философ, понимает то, чего не понять иным нашим правителям: народ — это не только все мы, бытующие сейчас на пространстве от Балтийского моря до Тихого океана. Народ — совокупность наших предков, живших и в каменном веке, и во времена походов князя Олега на Византию, и при Иване Калите, и при Петре Великом. Плюс все ныне живущие. Плюс все наши потомки во все предстоящие времена. Единый полнокровный космоземной организм на лоне вечности — вот что такое русский народ. И если художник хоть в какой-то мере помогает народу выжить в нынешние трудные времена, объясняя народу его божественное предназначение, утверждая красоту и гармонию,— значит, такой художник живёт по древнечтимым законам веры, надежды и любви. Во все эпохи искусство требовало от своих служителей тончайшего мастерства, терпения, самоотверженности, самоограничения, фанатичной любви к прекрасному. Я фанатик любви к Прекрасному.

Беседу вёл Герман Арутюнов.

Поделиться с друзьями:
загрузка...


Комментарии:
Нет комментариев :( Вы можете стать первым!
Правила: В комментариях запрещено использовать фразу 'http', из-за большого кол-ва спама
Добавить комментарий:
Имя или e-mail


Последние статьи:

Реклама:
Контакты администрации сайта :