Эксперимент по выживанию в пустыне без воды. Невероятное

https://shariki-vrn.ru где купить гелевые шарики в воронеже.

Поделиться с друзьями:

Эксперимент по выживанию в пустыне без воды.

Группа энтузиастов из Челябинска вот уже более пятнадцати лет проводит путешествии, цель которых не только удовлетворение потребности испытать себя, но и проверка морально-физических возможностей человека. Позади путешествия по Каракумам и Кызылкумам на велосипедах и пешком, плавание на плотах и катамаранах по Аральскому, Каспийскому и Белому морям, на поморском карбасе по Белому и Баренцевому морям и др.
Предлагаем вниманию читателей записки одного из участников этих экспедиций, 38-летнего Андреи ИЛЬИЧЕВА.
...Не сдержавшись, двумя жадными глотками он осушил фляжку. Полностью. До донышка. Потом долго держал фляжку над раскрытым ртом, надеясь вытрясти, выдавить из нее еще хотя бы одну каплю влаги. Тщетно, воды больше не было. Теперь, согласно статистике, ему оставалось жить еще сутки, в лучшем случае — двое. И были бы эти сутки равны самой изощренной пытке, ибо смерть от обезвоживания мучительна, а агония длительна.
Еще два часа он крепился, облизывал потрескавшиеся губы высохшим языком, сглатывая тягучую, вязкую, как пластилин, слюну, съеживался в прозрачной тени саксаулового деревца. Слышал, как мелко и часто в груди дрожало сердце, как кровь болью пульсировала в висках. Он держался еще час, а потом встал и, нетвердо ступая, покачиваясь, пошел по барханам. Он подошел к двадцатилитровой канистре с пресной водой, откинул крышку и пил долго, жадно, взахлеб.
Все! Я спекся!
Теперь нас осталось трое. Трое из шести человек, вошедших в эксперимент по выживанию...
Представьте, вы потерпели аварию в пустыне: ваш разбитый самолет безнадежно застыл на вершине бархана. Или автомобиль, съев последние капли горючего, замер, зарывшись колесами в песок. Или вы отошли от палаточного лагеря на несколько километров и не смогли отыскать дорогу назад. Вы потерпели аварию в пустыне. Вы знаете, что в ближайшие дни вас не хватятся, что никто на свете не станет вас разыскивать. У вас нет радиостанции, чтобы подать сигнал бедствия, нет карты и компаса, чтобы сориентироваться. Но, главное, нет ни капли воды. Ни одной капли...
Оглушенные происшедшим, вы отползли в тень ближайшего куста и замерли, в отчаянии обхватив голову руками. И все же вы не осознали до конца размеров постигшей беды, не поняли, что жить вам осталось совсем чуть-чуть, что вы обречены на быструю и мучительную смерть.
Неужели у человека, потерпевшего аварию летом в пустыне, не остается даже малой возможности сохранить свою жизнь? Неужели он не способен без воды преодолеть 60, 80 и 100 километров, отделяющих его от ближайшего населенного пункта?
— Нет! — утверждает большинство медиков.
— Нет! — свидетельствует практика аварий.
— Надо попробовать! — решили мы, шестеро энтузиастов, приступая к проведению эксперимента по выживанию...
Древний город-оазис Хива встретил нас великолепием минаретов и еще большим великолепием базаров. Дыни и арбузы устилали землю, виноград свисал с чашек весов гроздьями, на прилавках лежали такие фрукты, о которых мы и не слыхивали. Но, главное, кругом — в арыках, каналах, колодцах, кранах, пиалах, стаканах — щедро плескалась вода. Одно слово — великий оазис!
Тем разительней был переход к серому однообразию выжженных солнцем Каракумов. Ровные гряды барханов, низкие кусты верблюжьей колючки да саксаула, вцепившиеся в песок корнями. Солнце. Жара. Безводье. Великолепие скупости! И никакой романтики. Никакой надежды на «легкий хлеб».
Скоро разбили лагерь: вкопали в песок 20-литровые канистры с запасом воды, растянули тент, залегли в тень и стали пить, пить, пить воду из раскрытых фляжек, не в силах сдержать себя. Трудненько так-то, без привычки, без акклиматизации, с поезда — да в жаровню песков. О том, чтобы лишить себя воды да еще попытаться куда-то пойти, было жутко подумать!
Вечером 19 августа, завершив подготовку, мы «вошли в эксперимент». Ближайшие несколько десятков часов нам предстояло жить в режиме аварии. Что должен предпринять человек, потерпевший аварию в пустыне? В первую очередь избавиться от привычной «европейской» одежды.
Из куска белого материала я на скорую руку сшиваю защитный халат — фактически прямоугольный мешок с отверстиями для головы и рук. Пришиваю к нему два свободных рукава. На голову накручиваю куфию - головной убор арабских бедуинов. Теперь внешним обликом я напоминаю восточного дервиша, совершающего утомительный поход по святым местам. Избавляюсь от лишней одежды: чем меньше на мне будет надето, тем мне легче и к тому же гигиеничней. Туареги под халатами вообще ничего не носят, и поэтому их кожа всегда чиста, хотя не моются они месяцами. Микроскопические песчинки, просачивающиеся сквозь ткань, вычищают тело словно наждак.
Свой халат я подвязываю обрывком вылезшего на поверхность земли корня саксаулового деревца. На импровизированный поясок напускаю глубокую круговую складку. Мой наряд приобрел даже некоторое изящество. На пошив комплекта спецодежды вместе с раскроем, примеркой и подгонкой ушло чуть больше часа. Осматриваю себя и своих товарищей — вид у нас, конечно, более чем экзотический. Но с помощью подобного нехитрого гардероба мы отыгрываем у жары по меньшей мере десять часов жизни. Не так уж мало для человека, играющего в прятки с самой смертью!
Пешком по пустыни

В пути.
За пояс я засовываю кусок белой хлопчатобумажной ткани величиной чуть больше носового платка, пустую капроновую фляжку и свернутый вчетверо полиэтиленовый мешок. Зачем нам в пустыне понадобился полиэтиленовый мешок? Об этом чуть позже. Кроме материала, пустой фляжки и мешка, у нас нет ничего, даже воды. Условия, в которые мы себя поставили, жесткие, если не сказать жестокие. Мы должны, используя весь арсенал известных нам средств борьбы с жарой, выжить в течение хотя бы полутора суток и пройти хотя бы несколько десятков километров. Способны ли мы, северяне, осилить такую программу? Теоретически — да, но, наверное, сказать невозможно. Практики подобных переходов нет. По крайней мере мы о них ничего не знаем, хотя и перерыли изрядное количество литературы. О том, что ждет нас завтра, можно только догадываться...
Встаем в походную колонну — шесть человек в одинаковых халатах и куфиях. Словно белые привидения в непроницаемой черноте ночи. До света мы должны пройти максимально возможное расстояние. А это значит, что в ближайшие часы нам предстоит «пахать», что называется, до седьмого пота. Хотя нет, в нашем случае эта поговорка не подходит совершенно. В пустыне, когда нет лишней воды, все встает с ног на голову. Поработать до седьмого пота — здесь значит поработать плохо! Лишний километр не приближает к цели, если за него заплачено сверхнормативной водой. Получается, что скорость движения в пустыне измеряется не делением расстояния на время, а делением расстояния на воду. В пустыне своя арифметика, которую преподают только в пустыне и нигде больше. Если утром вы прошли один километр за 50 граммов воды, а в полдень — два километра за 200, то во втором случае вы прошли меньше! Это безусловная аксиома, подтвержденная опытом людей, погибших от водного изнурения.
Именно потому, что нам идти далеко, мы идем очень медленно, еле передвигая ноги. Мы хорошо знаем, что истинным критерием скорости в песках считается потоотделение. Как только пот легкой испариной выступает на висках, под мышками, на лбу, возле границы волос, надо снижать темп движения. Мы учимся выживать по древнейшим пустынным рецептам. Учимся неспешности в движениях, ходим в точности как верблюды (уж они-то знают, как вести себя в пустыне!). Вместо двух малых шажков делаем один — большой, плавный. Ступню почти не отрываем от земли. Не идем — царственно плывем над песками. Такая походка при наименьшем расходе воды дает наибольший выигрыш в скорости. Учимся абсолютному спокойствию и самообладанию. Учимся «отключать» инстинкт самосохранения, потому что здесь он не спасает, а лишь приближает смерть...
Первые европейские путешественники, попавшие в Африку, немало удивлялись внешнему безразличию аборигенов к смерти. В ситуации, где белый человек боролся за жизнь, то есть много и бестолково суетился, строил и пытался претворить в жизнь самые фантастические планы спасения, местный житель просто сидел или лежал в тени падшего верблюда, бессмысленно уставясь взглядом в песок. Он не шевелился, не думал, он как бы впадал в пустынную разновидность анабиоза. Белый активно боролся за жизнь еще день или два, а потом погибал от обезвоживания или теплового удара. А безразличный к вопросам жизни и смерти абориген высиживал еще неделю, а то и две и все-таки дожидался спасения в образе случайного дождя или торгового каравана.
Через десять часов непрерывного движения сдерживать свою прыть уже не приходится. Тело набухло усталостью, мускулы ног словно закостенели, потеряли упругость. На каждое движение каждая мышца отзывается ноющей болью. Ноги — не ноги, а будто мешки, набитые камнями, — приходится волочить по песку. Но, главное, нестерпимо хочется пить. Глотка подсохла, загустевшая слюна словно резиновый клей вязкими струнами тянется во рту от языка к нёбу. Один глоток воды мог бы избавить нас от мук жажды, но ее у нас нет.
Лучи взошедшего солнца высветили довольно неприглядную картину — усталые, посеревшие лица, измятые и уже далеко не белые халаты и глаза, одинаковые глаза страдающих от жажды людей. Не просто дались нам первые пятьдесят километров...
Ночь мы худо-бедно пережили. Правда, особой нашей заслуги в том нет. Ночь — союзница человека. Если бы в песках царил вечный сумрак, они были бы не опасней детской песочницы. В пустыне убивает день. Пережить дневной зной — вот задача задач! Через полчаса-час здесь будет пекло, словно пожар без огня пройдет над землей, выжигая на своем пути все живое. Спасти могут только вода и тень. Воды у нас нет. А тень... Где взять ее в пустыне? Гладкие, как валы морской зыби, барханы тянутся к самому горизонту, глазу зацепиться не за что. Деревья с пышной кроной здесь не растут, листья саксаула больше напоминают иголки сосны. И тень соответственно получается какая-то дырчатая, испещренная тысячами жарких солнечных зайчиков. Некуда спрятаться от солнца в пустыне. И не спрятаться нельзя, если хочешь дожить до вечера. Остается, уподобившись пустынным животным и насекомым, зарываться в песок.
Я выбираю отдельно стоящий, густо разросшийся в стороны куст саксаула и с северо-восточной стороны от него начинаю копать яму. Копаю самым примитивным, первобытным способом — руками, стоя на четвереньках, как зверь. В этом есть что-то унизительное — рыть землю вот так по-собачьи, но это единственная здесь возможность сохранить жизнь. Я зарываюсь в землю, зная, что миллионы живых существ вокруг меня делают то же самое. Песок беспрерывно осыпается, но я так же беспрерывно выгребаю его наружу. Наконец, под кустом образуется углубление длиной метра полтора. В головах подгребаю подушку из песка. Набрасываю на саксаул кусок ткани, привязываю углами к веткам.
Сделать в пустыни тень.

Хоть капельку в тени.
Закончив работу, заглядываю к соседу. Сергей Колесников вырыл самую настоящую нору метра два длиной и диаметром сантиметров шестьдесят. На поверхности земли торчит лишь его затылок Копал он ногами, чтобы, если свод случайно обрушится, не задохнуться под слоем песка.
Проверяю пульс. Сердце стучит, как у зайчонка. Жара сама по себе работа, даже если ничего не делать. Спишь, а сердце колотится, словно стокилограммовую штангу ворочаешь. И ноет от непомерных нагрузок. Хорошо хоть тень у стихии отвоевана. Но тень не решает всей проблемы. Она может продлить жизнь на часы, иногда на дни, но спасти — нет. Вернуть обреченного к жизни может только вода. Вода в любых ее проявлениях. И она в пустыне есть, только очень глубоко. Выпавшие зимой и весной осадки словно сквозь сито процеживаются через песок и задерживаются на поверхности залегающих в глубине глинистых слоев. Так образуются водяные линзы — целые озера, целые моря пресной воды! Только как до них добраться? Копать колодец? Но я умру от жажды, не одолев и десятка метров. В Средней Азии глубина большинства колодцев превышает пятьдесят метров. Самый глубокий достигает 240 метров что составляет абсолютный мировой рекорд. Строили такие колодцы годами. Я таким временем не располагаю. Мне бы сегодня, в крайнем случае завтра водички попить. Послезавтра мне колодец уже ни к чему...
И все же я не бессилен. У меня есть полиэтиленовый мешок. Я собираю несколько густых веток на саксауловом деревце в тугой пучок, обвязываю поверх веревкой, засовываю в мешок и веткой же перетягиваю его горловину. Теперь полиэтиленовый мешок превратился в солнечный конденсатор. Схема его работы проста. Как ни суха листва пустынных растений, все же вода в ней присутствует. Солнечные лучи, беспрепятственно проникая сквозь пленку, выпаривают из веток воду, которая конденсируется на полиэтилене мелкими каплями. На этот невзрачный на вид мешок вся моя надежда. Скопится там вода — и срок моего выживания возрастет многократно. Останется сухим — я проиграл. Но узнать о своем выигрыше или проигрыше я смогу лишь к вечеру. А пока я могу только лежать, что называется, пластом, экономя каждое движение, не разговаривая и дыша исключительно через нос. Ибо шевельнуться или сказать слово — значит потерять впустую несколько капелек влаги. А капля воды, ушедшая из организма, — это навсегда потерянная минута жизни.
Наверное, я неплохой солдат, я сопротивляюсь уже много часов, но все чаще меня посещает мысль: а не плюнуть ли на героизм, не выбросить ли белый флаг капитуляции, памятуя, что скучная жизнь лучше красивой смерти? Не выйти ли из эксперимента, тем более что судить меня военно-полевым судом не будут и за дезертирство перед строем не расстреляют. Скажу себе: все, хватит, и уже через минуту смогу припасть к канистре. Я смогу выпить столько, сколько смогу. Я буду пить долго, до бесконечности, раздуваясь, как воздушный шар. Пить, пить, пить. В конце концов я не виноват, что противник так силен, а я так слаб. В конце концов часом раньше, часом позже... И все же что-то удерживает меня от капитуляции. Что? Упрямство, самолюбие, боязнь выглядеть хлюпиком в глазах товарищей? Не знаю. Но я держусь.
К 15 часам жара достигает максимума. Температура в тени +41 °С. Песок вокруг нагрелся до +65°С. Я корчусь в своей песчаной ямке, тщетно пытаясь спрятаться от заползающего под тент жара. Мир вокруг меня замер. Жизнь застыла, как в страшной сказке. Только летом в пустыне можно по-настоящему понять, что такое тишина и неподвижность. Абсолютная тишина и абсолютная неподвижность. Когда пейзаж вокруг, несмотря на его красоту, кажется искусно вылепленным из гипса и раскрашенным сверху вылинявшей краской. И эта застывшая красота не восхищает, а внушает ужас. Когда ничего не слышно, и только собственное сердце гулко бухает в барабанные перепонки. И это, и еще легкий шелест вдыхаемого и выдыхаемого легкими воздуха — единственные звуки на многие и многие километры вокруг. От такой тишины мурашки по коже пробегают, а в ушах стоит ровный нескончаемый звон! Наверное, именно такую тишину называют мертвой!
Выживание в пустыни. Отдых.

На отдыхе.
В который раз я делаю отчаянную попытку заснуть и даже закрываю глаза. Но вряд ли это поможет. Возможно ли дремать, лежа на раскаленном противне, в кипящем масле среди жарящихся пончиков? Я очень хочу спать, я не спал уже тридцать часов, но как это сделать? Только бы дождаться вечера, когда это треклятое солнце упадет за горизонт. Только бы пережить эту пытку зноем! Только бы не сломаться!
В 18 часов жара чуть отпускает. Я выползаю из убежища, снимаю с веток саксаула «конденсатор». Я ликую: на дне мешка скопилась вода. Самая настоящая, прозрачная на вид, без постороннего запаха с чуть горьковатым привкусом. Вода из ничего, из пустоты, из сухого, скрюченного дерева! Чудо какое-то! С помощью обыкновенного полиэтиленового мешка я превратил своего заклятого врага — солнце — в верного союзника!
Осторожно сливаю воду в мерный стаканчик. 320 граммов! Невиданное богатство! Но мой результат далеко не рекордный. Сергей Колесников выпарил 480 граммов — почти пол-литра! — воды из верблюжьей колючки! Кто бы мог подумать, что этот чахлый, на вид более сухой, чем самый пересушенный сухарь, куст изнутри насыщен влагой. Воистину — век живи, век учись. Собираем всю воду вместе, усредняем результат. Получается чуть больше 300 граммов на брата. Только триста граммов! Целых триста граммов!
Подвязав к поясам на треть заполненные фляжки, мы вновь отправляемся в путь. Не успевшие отдохнуть мышцы с трудом включаются в работу. Первые метры шагаем как на ходулях, не чуя под собой ног, не чувствуя земли. Как ни странно, больше всего ноют мышцы спины и шеи. И вообще тело кажется разбитым, больным. Меня сильно тошнит, кружится голова, мой пульс давно выскочил за 150 ударов в минуту. Почему-то сильно ноют суставы рук и ног, как будто их выворачивают дюжие молодцы, работающие в застенке.
Я чувствую себя столетним старцем, для которого самостоятельный подъем на теплую печку равен подвигу покорения Эвереста. К тому же сильно беспокоят стертые вчера ноги. Каждый шаг отдается болью, словно я ступаю не по песку, а по битому бутылочному стеклу. На ступнях вздулись ужасающего размера пузыри. Оказывается, ходить по песку так, чтобы ноги целыми сохранить, это тоже искусство, доступное далеко не каждому.
Снимаю кеды и иду босиком. Вроде так легче. Так бы я и топал, если бы Сергей не надумал включить фонарик.
Я увидел, как от моих голых ступней в панике улепетывает прелестная пустынная парочка — небольшой желтый скорпион и фаланга. Конечно, я немедленно запрыгнул в кеды, справедливо расценив, что лучше десять самых больших мозолей, чем один маленький укус скорпиона.
После полуночи наши чувства притупились настолько, что ни на скорпионов, ни на фаланг, ни на крокодилов, окажись они на нашем пути, мы не обратили бы ни малейшего внимания. Мы брели по песку в автоматическом режиме, то есть не глядя по сторонам, не глядя под ноги, ни о чем не думая, ничего не желая, кроме воды и покоя.
Несколько раз мы бессильно валились на песок и мгновенно засыпали. Спали несколько минут и видели во сне одно и то же — воду. Потом просыпались и снова шли, с трудом передвигая гудящие ноги. Иногда засыпали на ходу. Глаза непроизвольно смыкались и склеивались, словно были густо намазаны клеем. Хоть пальцами раздирай. Абсолютная темнота, когда не видишь, куда ступаешь... Тишина, равномерный плавный шаг баюкают не хуже колыбельной. Так бы и упал, свернулся на песке калачиком и уснул часиков на десять — пятнадцать.
К утру, оставив позади сорок километров, мы, не в силах перебороть себя, все чаще прикладывались к фляжкам. Нет, мы не пили в обычном понимании этого слова. Мы делали микроглоток и катали воду во рту кто сколько мог. Мы хитрили, обманывали собственные измученные жаждой тела. Кроме побочного результата — облегчения страдания, — такой простейший прием способствовал почти стопроцентному усвоению воды организмом. Выпить в пустыне кружку воды залпом — значит почти половину из нее потерять, выделив через почки. Наверное, поэтому все южные народы пьют чай очень часто, понемногу и никогда не наполняют пиалу больше, чем на треть.
И все же, как ни трудна была ночь, с днем она не шла ни в какое сравнение. Я переполняюсь теплом, словно включенный в электросеть утюг. Я дышу жаром, мною можно гладить сырые простыни и рубахи, и они будут шипеть, соприкасаясь с моей кожей. Я снова рою песок, отыскивая прохладу. И, наткнувшись на жилку холода подушечками пальцев, замираю, ощущая блаженство. Потом задираю свой халат-бурнус и сыплю песок тоненькими струйками на грудь, живот, ноги. Я лежу совершенно голый, покрытый тонким слоем песчаной пыли. Правила приличия не волнуют меня. Я готов не то что одежду снять — наизнанку вывернуться, лишь бы украсть у судьбы градус, пол градуса, четверть градуса прохлады, лишь бы продлить терпимое существование еще на минуту...
После полудня в эксперименте остались лишь двое — Сергей Колесников и автор этих строк. Мы постоянно балансировали на острие бритвы между смертельно опасным обезвоживанием и не менее опасным общим перегревом организма. Уменьшишь обезвоживание, плотно закутавшись в одежду, — попадешь в горячие объятия теплового удара. Уйдешь от тепляка, выпив лишнюю пайку воды, — погибнешь от обезвоживания, вызванного нехваткой воды. Куда ни кинь - всюду клин! И только узкая граница золотой середины обещает жизнь.
Вечером мы прошли еще 22 километра, все чаще останавливаясь, все чаще засыпая на ходу. На 112-м километре и мы сломались. Прошло двое суток с начала эксперимента. Мало это или много?
Эксперимент, цель которого состояла в том, чтобы, максимально долго сопротивляясь жаре, одолеть возможно большее расстояние и при этом умудриться избежать тепловых поражений, был выполнен. Мы отрабатывали стратегию и тактику самоспасения в песках, учились выживать. Доказали, что в самой безнадежной и жестокой безводной аварийной ситуации человек имеет шанс на спасение.

Автор – Андрей Ильичев.

Поделиться с друзьями:

загрузка...

Комментарии:

Balding

Благодарю за публикацию интересного и полезного отчета.
Двое суток 112 км...

31:05:18 14:17:36

Правила: В комментариях запрещено использовать фразу 'http', из-за большого кол-ва спама
Добавить комментарий:

Последние статьи:

Контакты администрации сайта :