| UNBELIEVABLE.SU | ||||||||||||||||||||||||||
Войны Загадочные и интересные места/открытия Загадки прошлого Сокровища и пираты Загадки животного мира Личности/народы Катастрофы Праздники и обычаи Религия/Вера Искусство Медицина Высокие технологии НЛО/пришельцы Загадки космоса Истина
|
Поделиться с друзьями:
Жизнь и предсмертные письма Ивана Ефремова Будучи русским патриотом, Иван Антонович принимал близко к сердцу любые попытки ущемить интересы отечества. Эта позиция четко проявляется в его переписке с издательством «Агентства печати «Новости». Известный писатель-фантаст Анатолий Днепров, работавший в издательстве, обращается к Ефремову с просьбой дать какой-нибудь материал для зарубежья, не публиковавшийся в России. Иван Антонович даёт отповедь этому предложению издательства.Письмо Днепрова Антонову ...Британское издательство «Макги-бон» в прошлом году издало сборник фантастики советских писателей. Сборник был составлен из опубликованных у нас материалов, и... имел успех. Сейчас они обратились к нам с предложением подготовить еще несколько сборников, но с одним существенным «НО». В них должны быть включены произведения, не опубликованные в СССР или где-нибудь еще! Издательство АПН обладает исключительным правом в СССР передавать за рубеж неопубликованные у нас рукописи. Оно платит авторам гонорар, а зарубежные издательства, куда рукописи перепродаются, переводит в СССР валюту. Через полтора года после издания рукописи за границей автор имеет право опубликовать ее в СССР на обычных основаниях. Сейчас я комплектую следующий сборник научной фантастики для Англии. Не могли бы Вы каким-либо образом принять в нем участие? Может быть, у Вас есть рукописи, которым по некоторым причинам нужно ждать, долго ждать напечатания дома? Может быть, у Вас есть написанная статья в советской научной фантастике, которая не была опубликована в СССР? Любые Ваши предложения, Иван Антонович, будут для нас очень ценными... 14 июня 1967 г. Искренне Ваш Анатолий ДНЕПРОВ (Мицкевич) Ответ И. Ефремова А. Днепрову ...На Ваше предложение опубликовать в британском издательстве что-либо, до сей поры не опубликованное у нас, могу ответить только лишь отказом. Не говоря уже о том, что все мои запланированные произведения «закуплены на корню», я считаю подозрительным желание издательства «Макгибон» обязательно издать не опубликованные у нас произведения. С коммерческой точки зрения для английского читателя совершенно безразлично, есть или нет русское издание произведения. С патриотической и моральной стороны, я — русский писатель и пишу на русском языке для русского народа. Все другие народы благоволят меня переводить с изданных у нас книг. Я не вижу ничего удивительного, если тот или другой журнал или редакция обратится ко мне персонально, как знатоку того или другого вопроса, с просьбой написать для них статью, очерк или предисловие. В этом случае я напишу для английского читателя на английском языке. Но это частный случай, в целом же творчество мое пишется для моего народа. Мне представляется, что пропаганда нашей научной фантастики должна вестись именно путем переводов напечатанных по-русски произведений. Другой путь представляется мне ошибочным. 4/VII 67 Мир ефремовских героев Пожалуй, одним из самых интересных объектов исследования в творческом процессе Ивана Ефремова станут со временем его «альбомы». Каждый «альбом» — это объемистая папка, в которой собраны записи, связанные с общей конструкцией будущего произведения, обликом действующих лиц, и также хронологические расчеты, таблицы и разнообразный справочный и информационный материал, заметки по всем вопросам, имеющим отношение к данному произведению. Страницы рукописного текста перемежаются с вырезками и фотографиями людей, которые могли бы послужить прототипами героев будущего романа. Здесь очень много красивых женщин разных рас и народов, мужчин — актеров, культуристов, просто знакомых. Жанровые и исторические картины; ландшафты и городские пейзажи; подборки по животным. Особенно подробны материалы по лошадям — наряду с картинами и фотографиями здесь собраны таблицы и даже анатомические данные животных. В «альбоме», посвященном «Тайс Афинской», собраны изображения деталей древней архитектуры, старинные орнаменты, скульптуры, ансамбли зданий. В «альбоме» «Лезвие бритвы» — фотографии и гравюры индийских храмов, скульптур и барельефов.  Польская актриса Барбара Квятковска - прообраз Симы Сеталиной - главной героини повести «Лезвие бритвы».  Прототип Ивана Гирина («Лезвие бритвы») - итальянский актер Амадео Нацари.  «То, о чем говорил Гирин на лекции «О двух степенях прекрасного»: линия бедер у Симы абсолютно без малейшего западания».  С. Рерих, «Наставник» - прототип гуру Свами Витаркананда («Лезвие бритвы»).  «Хотя и в шутливой форме, но верное изображение идеи фигуры Тиллоттамы» — примечание Ефремова. Тот же рисунок в «альбоме» «Тайс Афинская» дан как прообраз Тайс. К сожалению, рассказывая об архивах Ефремова, мы можем ознакомить читателя лишь с самой незначительной частью этого почти не изученного литературоведами богатства. Не имея возможности выехать за рубеж — писателя не выпускали из страны, — Иван Антонович собирал буквально по крохам все, что могло пригодиться ему для создания бессмертных произведений. Можно представить себе, как обогатился бы мир Ефремова, если бы ему довелось посетить ту же Индию или Грецию, где он мечтал побывать. Увы, ему приходилось довольствоваться картиной мира, являвшейся лишь в отраженном свете. И все равно он был прекрасен, этот мир ефремовских героев! Шашел себя в обличье новом Несмотря на гениальность и патриотизм Ефремова известно, какая чудовищная провокация осуществлялась на протяжении многих лет против Ефремова спецслужбами КГБ. Разрабатывалась версия о том, что И. А. Ефремов — английский шпион, которым настоящий Ефремов был подменен во время экспедиции в пустыне Гоби... Ровно через месяц после смерти Ивана Антоновича, 4 ноября 1972 года, в его квартире в присутствии жены Таисии Иосифовны и понятых, приглашенных из домоуправления, был произведен обыск. Он длился около 14 часов, с 10.40 утра до полуночи. В «поисках антисоветской литературы» участвовало двенадцать человек в милицейской форме и в штатском. — Целый день до поздней ночи квартира была буквально забита посторонними людьми, — вспоминает Таисия Иосифовна. — Непрерывно сменяя друг друга, они обшаривали не только кабинет писателя, но и спальню, кухню, даже ванную и уборную. Постранично просматривались рукописи, книги, журналы, коллекции редких металлов и кристаллов, которые всю жизнь собирал Иван Антонович. В процессе обыска специалисты использовали металлоискатель и рентгеновский аппарат, проверяли стены, полки, мебель. Руководитель обыска полковник Хабибулин по ходу дела вел переговоры по радиотелефону, видимо, с машиной, дежурившей во дворе. В результате обыска ряд книг, рукописей, писем и предметов были изъяты... Вернули все лишь через полтора месяца. С интересом рассматриваем акт об изъятии. Что же интересовало чекистов? Что потребовало многодневной экспертизы в лабораториях Комитета? Вот перечень всего лишь нескольких предметов из 49, изъятых из квартиры писателя. Фото — мальчик во весь рост без головного убора во френче. Детский портрет Ефремова. (Чекистов заинтересовало: почему во френче?)  Фрагмент протокола обыска  Мужчина с пистолетом и ножом, заинтересовавший чекистов  Коллекция металлов и кристаллов Ивана Ефремова, отправленные чекистами на анализ  "Мальчик во френче" - так обозначена эта фотография в протоколах обыска Фото — мужчина с пистолетом и ножом в руках, на голове шапка, голова обернута в материю. 1923 г. Юноша Иван играет в пирата. Конверт с надписью: «Фаюте-Зебрику (моей жене) от И. А. Ефремова». В конверте два письма на белой нелинованной бумаге. Текст первого начинается со слов: «Милая, бесконечно любимая»... и заканчивается словами: «...1—7 мая 1966 г. Прощай». Второе начинается со слов: «Тебе, моя самая, самая»... Заканчивается «Ласка жизни моей. Волк». Удостоверение на имя И. А. Ефремова об окончании школы в 1924 г. (Пометка: в записи отчества и года рождения имеется подчистка.) Книга иностранная, «Экология Африки», на стр. 8, 20, 48 и 122 заложены засушенные натуральные листья деревьев. Стихотворение на одном листе. Начинается словами: «Нашел себя в обличье новом»... Оранжевый тюбик с иностранными словами. (Как оказалось, японский клей.) Советская электролампочка, на цоколе ее текст: «ТН-20-220 в. VI-69». Химические препараты в 12 пузырьках. (Гомеопатические лекарства.) Книга Брема «Жизнь животных», т. 10—735 стр. (В кустарном переплете возможен тайник.) Металлическая палица с короткой цепочкой и деревянной ручкой (старинное оружие). Разные письма по нескольким адресатам. Среди них и последнее письмо, полученное из США. Две коробки с различными металлами и кристаллами. (Коллекции возвращены после анализа с конкретным обозначением металла.) «Глядя на перечень изъятого, невольно поражаешься некомпетентности людей, пришедших разоблачить Ивана Антоновича, и совершенством техники, которая использовалась при обыске, — говорит Таисия Иосифовна. — Кстати, наблюдение, которое велось за кабинетом писателя, осуществлялось, по-видимому, с верхнего этажа школы, что напротив окна. Наблюдатели использовали для этого мощную оптику». Из писем и записных книжек Иван Ефремов принадлежит к классикам научной фантастики. Его произведения издавали более 400 раз суммарным тиражом около 20 миллионов экземпляров. Но хотя читатели хорошо знакомы с ефремовским творчеством, о его личной жизни, привязанностях, привычках, интересах известно сравнительно мало. Он считал эти сведения несущественными и все откладывал написание подробной автобиографии, ограничиваясь скудными анкетными данными и редкими автобиографическими эпизодами, угадываемыми в его произведениях. Обладая феноменальной памятью, он, по-видимому, и в конце жизни мог без труда восстановить все нужное. Но для читателей, особенно для поклонников и исследователей его творчества, эта потеря ощутима. В бумагах Ефремова сохранился конверт с двумя письмами 1966-го и лета 1972 года, а также записная книжка с советами для жены. Сегодня, спустя двадцать лет после его кончины, она впервые показала эти документы. В них глубже раскрывается личность Ефремова, его представления о настоящем, тревоги о будущем, история прижизненных и посмертных событий. Часть советов касается судьбы архивов, уничтожения или переиздания опубликованных рукописей, публикации наиболее полных (не испорченных правкой редакторов, как писал Иван Антонович) текстов. Отдельные замечания по будущей публикации исправленного им экземпляра рукописи «Час быка». Особенно любопытно распоряжение о библиотеке: ...Не слушать, когда будут говорить, что библиотеку надо оставить целиком. Она не монолитна и состоит из книг, нужных для работы и понравившихся для чтения. Все это целиком не нужно никому, кроме меня, теперь — тебя. Но уже как средство к существованию, не больше... Наверное, с этим трудно согласиться, если оставить в стороне заботу и тревогу Ивана Антоновича о материальном обеспечении будущего вдовы. Ведь библиотека выдающегося человека — это уже историческая ценность, в какой-то степени отражающая энциклопедичность и диапазон интересов владельца. В том же первом письме Таисии Иосифовне Иван Антонович особо подчеркивал: ...Помнить, что все письма, ни экспедиционные, ни семейные, фото, записи, адреса — ничего не сохранилось от периода 1923— 1953 гг. Я все уничтожил, опасаясь, что в случае моего попадания в сталинскую мясорубку они могут послужить для компрометации моих друзей. По тем же причинам я сам не вел никаких личных дневников. Экспедиционные дневники самой большой и интересной экспедиции 1934—1935 гг.— Чарской — таинственным образом исчезли с картами в геологическом институте Академии наук... Здесь уместно небольшое отступление, связанное с приведенным отрывком. Среди бумаг Ефремова найдена анкета начала 60-х годов с ответами журналисту. В ней на вопрос: «Ведете ли вы дневник?» — писатель ответил: «В наше время нельзя. После культа личности все отучены. Писал бы...» Этот ответ объясняет многое. Посмертно найденные письма Ивана Антоновича и книжка с советами для жены проникнуты словами заботы, печали, тревоги, глубокой любви и благодарности. Ими могла бы гордиться любая женщина. В 1966 году у Ивана Антоновича был отек легких, его нельзя было перевозить, и сорок дней он оставался дома. Позднее из больницы в письме от 1—7 мая он писал жене: ...Я должен тебе это написать. Состояние моего сердца такое, что может быть всякая случайность практически в любой момент. Это совсем не значит, что я живу сейчас, когда пишу это, под страхом или предчувствием, или не хочу жить. Вовсе нет. Мне хотелось бы пожить для тебя как можно дольше, конечно, более или менее здоровым, во всяком случае, в приличном состоянии. Я так крепко и глубоко люблю тебя, что весь без остатка привязан к тебе, но было бы не мудро и трусливо не видеть возможности внезапного конца, на который, в силу болезни, больше шансов, чем у других людей. Так вот, на случай внезапности, когда я и сказать-то тебе ничего не успею, а ты будешь так нуждаться в том, чтобы я тебе посоветовал, как быть, я и написал эти советы: конечно, меня надо сжечь, а урну или похоронить, ... хорошо бы на Карельском перешейке на... маленьком кладбище. Это не спешно... Помогут Дмитревский, Брандес, вообще ленинградцы. Если это трудно, то неплохо попросить летчиков, летающих над горами Киргизии или в Казахстане, в районе Иссык-Куля бросить с вертолета над скалистыми вершинами Тянь-Шаньских гор. В этом может помочь Андрей Меркулов, даже О. К. Антонов, если ему написать. Но Карельский как-то лучше, ближе к тебе... ...Письма читателей и рукописи отдать в Институт русской литературы (ИРЛИ), если им надо (Иван Антонович их передал сам). ...Мои прежние записи сохранить у себя, будет время — разобрать. Может, там будут мысли, полезные Стругацкому или нужные для какого-нибудь очерка... ...Литературные записи по Монголии и Китаю можно отдать в ИРЛИ, если им нужно. При перепечатании моих книг или переводов ничего не позволяй сокращать (подчеркнуто Ефремовым). Издавать только полностью, но уже изданным текстом... Если успею написать еще две-три книги сверх «Лезвия», тогда останешься моим издательским представителем и хранителем материалов. Я очень виноват... что не сумел тебя обеспечить, но это требует много времени в нашей скверно устроенной стране. А вот времени-то нам и не вышло... «Иван Антонович очень боялся, что меня попросят освободить «большую» (из двух комнат!) квартиру и обменять ее на однокомнатную, — рассказывала Таисия Иосифовна, поэтому он писал»: ...Не говори никому, что после меня остались какие-нибудь литературные рукописи (их действительно не осталось), чтобы не привлекать ничьего внимания. Зато говори, что осталось много архивов, писем, научных фотографий, которые надо разбирать, расклеивать по альбомам, так же, как и научную литературу. Все это поможет оборонять квартиру, хотя, может, и не будут выталкивать... ...Очень опасайся всяких высказываний. Ты вспыльчива и можешь наговорить чего-нибудь, а может быть, люди будут тебя сами провоцировать, или донести, или воспользоваться каким-либо добром. Особенно, если считают, что у тебя 30 шубок и миллион на сберкнижке. Никто не поверит, что мы с тобой ничего не накопили, кроме разве книг. Вообще помни, что, пока тебя будут рассматривать как вдову писателя И. Ефремова, к тебе могут лезть с разными вопросами и воспоминаниями. Но ты уже знаешь цену корреспондентам... ...Одно дело, пока ты со мной. В случае чего, тебя не тронут из-за меня. Если, конечно, самого не тронули бы. Оставшись одна, ты подвергаешься опасности любой провокации... Может прийти сволочь, прикинувшись твоим или моим другом, а потом обвинить в какой-нибудь политической выходке и схватить, а то и посадить... Вот это памятуй всегда, не пускай неизвестных людей; пустив, никогда не говори откровенно... ...Люди, чтобы ощутить свое превосходство, стараются унизить «ближних». Поэтому, если будут болтать или даже осмелятся сказать тебе, что вот, мол, она ничего собой не представляла, а Ефремов сделал из нее человека, не поддавайся и не возмущайся. Никто не мог «сделать» тебя такую, какая ты есть, твоя индивидуальность и есть неповторимая и неоспоримая драгоценность. Естественно, что, прожив со мной столько лет, ты многому научилась просто из-за энциклопедичности моих знаний. Но ведь и я многому научился от тебя, и, прежде всего, стал гораздо лучше в постоянном свете и тепле твоей любви. Поэтому знай себе цену и никогда не обращай внимания на подобную болтовню... Таисия Иосифовна: «Во время болезни Ивана Антоновича в 1966 году я каждый день приходила к нему в больницу Академии наук. Однажды мужа не оказалось в его одноместной палате: его неожиданно перевели из трехместной палаты в одноместную. В другой раз также не оказалось в палате - сказали, что увезли делать кардиограмму, хотя обычно делали это на месте. И только после кончины Ивана Антоновича я узнала, что во время его отсутствия в палате ставили подслушивающее устройство. Ожидалось посещение мужа английским критиком-литературоведом Алланом Майерсом... Другой случай: в последнее лето при отъезде на дачу шофер сказал: «Иван Антонович, в вашем доме кого-то «пасут». Мы были в полной уверенности, что не нас. Мы жили так открыто и на виду, ничего не скрывали... Однажды во время телефонного разговора вмешался со своими комментариями мужской голос. Возмущенные, мы с сестрой позвонили на телефонный узел и в конце концов получили раздраженное разъяснение: «У вашего телефона подсадка». Предчувствия и опасения Ивана Антоновича сбылись. Вспомним тот посмертный шабаш-обыск, учиненный на его квартире у вдовы. А ведь он был лишь заключительным аккордом многолетней возни «органов» вокруг выдающегося писателя. Как же не вспомнить тут слова Владимира Набокова, что есть еще посмертное надругательство, без которого никакая святая жизнь несовершенна. В том же письме из больницы накануне своего дня рождения Иван Антонович продолжал: ...С 1955 года ты непрерывно оберегаешь меня, как ребенка, отдавая все свои силы... чтобы было спокойно и светло, оберегаешь как человека, как писателя от психов и подлецов, лезущих ко мне, и все это вместе с помощью мне в рукописях, почти бесконечных телефонах... Я, конечно, устал от жизни, от своих постоянных болезней, от большой работы и от частой своей беспомощности и, не будь тебя со мной, уже окончил бы свой жизненный путь. Но сейчас, пока ты со мной, я (и это чистая правда) счастливей, чем когда бы то ни было, потому, что милостивые боги послали мне такую чудесную, любимую, как ты, моя Фаюта (так часто называл жену Иван Антонович)... В это трудно поверить кому другому, но каждый день и, особенно, вечер, проведенный без тебя, кажется бесконечно пустым. Я могу читать, писать, размышлять о чем угодно, но нужно, чтобы ты была тут же. Иначе даже трудно описать, какое беспросветное чувство одиночества и тоски овладевает мною. Никогда еще не было в жизни так, и это не от слабости и болезни, хотя, конечно, они усиливают это ощущение. То, что не могу, если уж очень хочется, встать и одеться и удрать к тебе. Помнишь, как писал Толстой о Телегине и Даше — той единственной двери, до которой бы дотащиться, даже умирая... Из письма Ивана Ефремова, написанного летом 1972 года незадолго до кончины: ...И уходя, больше всего беспокоюсь о том, что не смог создать тебе даже необходимые, на несколько лет, скажем, десять, запаса денег, словом, ничего. И горько еще, что не умею я писать как следует, чтоб передать миру всю неувядаемую прелесть твоей души, заботы и добра, которыми ты окружила... последние, болезненные годы моей жизни. Я никогда не чувствовал себя, несмотря на неизлечимую болезнь, ни одиноким, ни больным, так нежно и добро ты обставила мою жизнь... Прости меня, маленькая, это не чувство вины..., а досада на судьбу, которая не дала мне возможности хотя бы собственным творчеством показать тебе всю драгоценность твоей души... Если бы ты только знала, насколько лучше я стал в жизни с тобой, ты бы поняла, что созданием самых лучших своих произведений я обязан только тебе, тому высокому огню души, который ты сумела зажечь и поддерживала его во всех болезнях и невзгодах нашей с тобой жизни... ...В этом же конверте письмо, написанное... давно, в 1966 году во время болезни. Там я прошу тебя о разных способах похорон, но все это от больного одиночества. В моем теперешнем нормальном состоянии все это кажется ненужным, остается лишь просьба сжечь... рассыпать где-нибудь в степи или в горах, невозделанных, непаханых... а в общем, как сама захочешь... ...Мне бы хотелось, чтобы ты побывала в тех местах, где мы были с тобой и где я мечтал побывать с тобой вместе. Съезди, конечно, в Ленинград и на Карельский, пройдись по ботаническому саду и Кировским островам, посмотри на Буддийский храм и на озеро Красавица, съезди в Крым, посмотри на Ай-Петри, погуляй в Никитском саду под нашими любимыми кедрами и секвойями, съезди в Гурзуф и особенно в Уютное, где Генуэзская крепость и «Фаютин сад». Искупайся в Новом Свете, побывай в Феодосии и дойди до Берегового. И во всех этих местах я буду с тобой, потому, что мои глаза смотрят на все это рядом с тобой, и большое счастье нашей любви жило здесь вместе с нами... Впервые публикуемые строки из глубоко личных семейных писем приоткрывают нам внутренний мир Ефремова-человека с его чувствами, тревогами, радостями и печалями. Многое из того, что он видел, пережил, о чем предупреждал, стало чрезвычайно злободневным и очевидным в наше трудное и сложное время. Многие из нас читали «Час быка» и невольно сравнивали мир ефремовского Торманса с жестокой, неустроенной и тревожной жизнью на нашей планете. И трудно не согласиться с мнением одного из читателей этого замечательного романа: «Только он мог в чужом, варварском и непонятном мире... увидеть искры человечности, которым не дано было погаснуть. А он мог их увидеть потому, что сам был озарен их позднейшим светом и нес этот свет в своей душе». Текст подготовлен П. К. ЧУДИНОВЫМ по материалам Т. И. ЕФРЕМОВОЙ. Поделиться с друзьями: Комментарии:
Правила: В комментариях запрещено использовать фразу 'http', из-за большого кол-ва спама Добавить комментарий: |
Последние статьи:
| ||||||||||||||||||||||||
